ДОББЕЛЕРЕ К.
ДВУСМЫСЛЕННОСТЬ ОТНОШЕНИЯ РЕЛИГИЙ К ГЛОБАЛЬНОМУ ОБЩЕСТВУ DOBBELAERE K.
Relations ambigues des religions a la societe globale//Social compass. -P., 1998. — Vol.45, N 1. — P.81-98.
Карел Доббелере — профессор социологии Католического университета г. Лувена (Бельгия) и университета г. Анвер (Франция), участник двух международных проектов, посвященных исследованиям ценностей религиозного и морального плюрализма.
Если признать, что глобализация представляет собой нечто большее, чем распространение одной культуры за счет разрушения других, и что она связана с возникновением некоторой новой глобальной культуры, становящейся более широким контекстом, на который накладываются отныне все частные культуры, то возникает вопрос, каково будущее традиционных религий, тесно связанных с определенными культурами? Сможет ли какая-либо из традиционных религий стать гражданской религией (religion civile) в глобальном масштабе? Или эту задачу смогут выполнить новые религиозные движения (НРД)? Или глобальная гражданская религия (ГГР) возникнет аналогично тому, как это произошло в США, — покрывая и абстрагируя традиционные религии?
Раскрывая понятие гражданской религии, автор пишет, что еще Э.Дюркгейм показал, что по мере того, как общества становятся все более многочисленными и занимают все большую территорию, коллективное сознание вынуждено подниматься над местными различиями и таким образом становиться более абстрактным, так как только самые общие вещи могут разделяться всеми входящими в него разнообразными сообществами.
Христианство, подобно исламу, иудаизму, буддизму и другим религиям, имеет собственную историческую территорию, где и сохраняет преимущественные позиции. В то же время его территория поделена между англиканской, кальвинистской, католической, лютеранской, православной и другими церквами, каждая из которых стремится сохранить свою самостоятельность (аналогичное стремление можно обнаружить и в других вероисповеданиях). Экуменическое движение, пропагандируемое Ватиканом, с начала 80-х годов находится в состоянии застоя; на недавнем экуменическом собрании европейских церквей в Граце Патриарх Московский Алексий II заявил, что "концепция экуменизма представляется многим моим православным братьям опасной и неприемлемой" (цит. по: с.82). Трудно себе представить поэтому, что какая-то из этих религий или школ, не сумевшая преодолеть собственные центробежные силы, в один прекрасный день сможет функционировать как ГГР.
Есть ли кандидаты на эту роль среди НРД? Многие из них заявляют о своей связи с одной из традиционных религий и, следовательно, сталкиваются с трудностями, аналогичными указанным выше. Другие НРД, в том числе сайентология, представляют себя как синтез традиционных верований. Так, у сайентологов "Бог" описывается как восьмая динамическая сила. Однако, как показало собственное исследование автора, проведенное в Бельгии в 1996 г., эта сила не играет большой роли в повседневной жизни последователей сайентологии; они сосредоточены скорее на седьмой динамической силе - духовной, а их религиозная практика связана главным образом с "прослушиванием" личности (с помощью электрометра), что, как предполагается, должно привести ее к более высоким состояниям сознания вплоть до "познания своего бессмертия и освобождения от цикла смертей и рождений". В сайентологии соединены западные и восточные идеи, сайентология — это своего рода "технологизированный буддизм", возникший в культурной среде, основой которой являются наука и технология. Учитывая, что понятие Бога играет здесь вспомогательную роль, маловероятно, что сайентология сможет
играть роль ГГР на территориях, сохраняющих память о монотеистических религиях. Это тем более верно, поскольку национальные правительства поддерживают религиозную сегментацию в собственных интересах. Она, с одной стороны, обеспечивает им непосредственное знакомство с институциональными лидерами этих религий, а с другой — придает государству большее чувство культурной и этической близости.
Можно ли тогда вообще ожидать возникновения ГГР? Первым принципом гражданской религии, как его представил еще Руссо в переписке с Вольтером в 1756 г., является существование Божества. В Декларации независимости США и в посланиях американских президентов нации при вступлении их в должность всегда подчеркивается тот же принцип, идет ли речь о Боге, Всемогущем, Создателе, Провидении или Верховном Судии. Так, в Декларации независимости США индивиды объявляются "наделенными Создателем определенными неотчуждаемыми правами" ("endowed by their Creator with certain inalienable rights"). Однако если мы обратимся к Хартии ООН (1945), Декларации прав человека (1948), Международной конвенции о запрещении всех форм расовой дискриминации (1965), Конвенции о запрещении всех форм дискриминации женщин (1979) или Конвенции прав ребенка (1989), то мы не найдем в них упоминаний ни о Боге, ни о каком-либо ином "трансцендентальном" принципе бытия. Можно было бы возразить, что трудно найти обобщение для таких различных понятий, как Бог и Драхма. Однако в Конвенции о защите прав человека и других документах, подписанных членами Совета Европы в Риме (1950), т.е. на христианской территории, говорится только о необходимости уважать права, никак не основывая эту необходимость на воле Высшего Существа. Таким образом, приходится констатировать, что во второй половине XX в. полная дифференциация политической и религиозной подсистем стала свершившимся фактом, чего не было в XVIII в. Нормативной константой современного мышления является невозможность какого-либо внешнего трансцендентального обоснования социального порядка. Современное общество вынуждено изобретать собственную внутреннюю необходимость. Поэтому социальный порядок прибегает к "достоинству личности", основанному на автономии, т.е. способности самостоятельно выработать собственные законы как императив, объективно навязываемый свободной воле ее разумом, хотя и подвергаемом постоянной критике.
Очевидно, сложившаяся ситуация создает проблемы для традиционных религий. Тем более что в числе прав предполагается и право не только свободно выбирать, но и свободно менять свои религиозные убеждения.
Итак, ключевые ценности глобального коллективного сознания уже провозглашены. Неотчуждаемыми, всеобщими и фундаментальными правами человеческого существа признаны равенство, свобода, справедливость, мир, братство и терпимость, основанные на внутреннем достоинстве человека без какого-либо различения расы, цвета, пола, языка, религии, национального или социального происхождения, богатства или рождения, политических или иных убеждений. Эти ценности легитимизирует сам человек, безотносительно к какой-либо трансцендентальной силе. Их нельзя назвать религиозными, а лучше говорить об этосе в смысле ценностей и идеалов определенной культуры. Поскольку речь идет о ценностях, которые объявляются неотчуждаемыми, постольку это значит, что они наделяются священным характером. Автор предлагает называть глобальное коллективное сознание, являющееся носителем подобных ценностей, священным этосом (с.85).
Напряженность между общим и своеобразным. Присмотревшись поближе, мы замечаем, что универсально принимается лишь "принцип" прав человека, но не его "содержание", которое получает своеобразную интерпретацию в Азии, Европе или Америке при всякой попытке конкретизировать эти права. Так, на IV Всемирной конференции женщин (Бейджунг, 4-15 сентября 1995 г.) исламские страны (Египет, Иран, Ирак, Ливия, Марокко, Тунис) подчеркнули, что сексуальные права женщин должны быть строго ограничены гетеросексуальным браком с соблюдением социальных и религиозных ценностей, выраженных в законах и обычаях ислама. Эти страны настаивают также, что и права наследования у женщин должны определяться нормами шариата. Вместе с католическими латиноамериканскими странами (в их числе Аргентина, Гватемала, Гондурас, Перу и Венесуэла) и Ватиканом они выступали против законодательного разрешения абортов, которое должно гарантировать женщинам возможность "контролировать вопросы, связанные с сексуальностью, включая сексуальное и репродуктивное здоровье" ("to control matters related to sexuality, including sexual and reproductive health"). Гомогенизация всегда порождает многочисленные попытки выражения и дифференциации партикуляризма. При этом остается проблемой, идет ли речь о партикуляризме только в случаях оговорок, вносимых рядом стран в общие положения, или же сами эти общие положения
являются универсализацией определенного частного способа видения мира, а именно западного (если не европейского).
Напряженность между универсалистскими и партикуляристскими тенденциями особенно ощутима внутри католической церкви, которая представляет свое учение как универсальное. Однако христианский опыт и категории глубоко внутренне переплетены именно с западными категориями. И, как считает автор, эта модель по сути своей не просто европейская, но и буржуазная (с.86).
Такой "частный универсализм" создает массу проблем и для миссионеров, и для местного населения, желающего приобщиться к католицизму. На протяжении, по крайней мере, последних двух десятилетий католическая церковь говорит об "инкультурации", которую папа Иоанн Павел II определил как "изменение, происходящее, когда какая-либо культура, измененная и преобразованная Евангелием, на основе собственной живой традиции порождает оригинальные выражения жизни, богослужения и христианского мышления". О трудностях, с которыми сталкивается этот процесс, говорят трения при подготовке Синода африканских архиепископов (eveque) в Ватикане (1994) и Синода азиатских епископов (1999) (выбор языка проведения форума, места и т.п.).
С аналогичными проблемами сталкиваются и иные "мультинациональные" верования. Практически все из них воспринимают местные фольклор, обряды, танцевальные и музыкальные традиции. Им приходится считаться с тем, что сегодня нации и регионы более не принимают диктат иной культуры, что люди осознают ценность собственной культуры и подвергают сомнению универсализм ценностей, верований, моральных принципов и структур, зародившихся в определенном окружении.
В протестантизме напряженность между универсализмом и партикуляризмом выражается во множестве различных церквей, возникших на различных территориях (например, Лютеранская церковь в Дании, Реформированная церковь во Франции и т.д.), с одной стороны, и в экуменическом движении — с другой. Экуменическое движение зародилось в начале XX в. и привело в 1948 г. к созданию Экуменического совета церквей (ЭСЦ) под влиянием миссионеров, сталкивавшихся с трудностями насаждения в различных странах протестантских верований. ЭСЦ является агентом глобализации, стремящимся — не без сопротивления церквей-участников — к развитию и распространению всемирной теологической и этической культуры, которая оказалась бы выше частностей ее составляющих. В протестантизме нет ни универсальной структуры, ни "бюрократии", как в католицизме, поэтому он может добиться только того, на что добровольно соглашаются его члены. Отсюда и особенности подхода ЭСЦ к глобализации. Так, в докладе "Христианская вера и мировая экономика сегодня" ЭСЦ, с одной стороны, настаивает на необходимости международного регулирования мировой экономики со стороны ООН, а с другой — призывает христиан и церкви в целях изменения международных структур действовать локально, в частности на национальном уровне.
Конечно, религия в определенной степени способна преодолеть локальные, региональные и национальные барьеры, и она это делает, особенно в таких областях, как образование, здравоохранение и охрана окружающей среды. Государства часто оказываются заинтересованными в ее поддержке. Например, структуры Европейского сообщества, стремящиеся выйти за пределы сугубо экономического единства, нуждаются в поддержке Ватикана, выступающего за "Европу наций".
Католицизм допускает региональные особенности. Сильнее всего они проявляются в так называемой "народной религии", охватывающей возможные проявления веры определенного национального или регионального сообщества, - свечи, паломничества, благодарственные подношения, местные святые и т.п. Достаточно посмотреть, сколько существует "местных вариантов" девы Марии - св. Одилия, покровительница Альзаса, св. Анна, покровительница бретонцев, дева Мария Гваделупская (в Мексике), дева Мария Монтсерратская (в Испании) и т.п. Дева Мария лучше всего выражает одновременно и претензию католической церкви на универсализм, и ее способность принимать различные формы, выражать местное своеобразие. Такими же своеобразными оказываются иисусы в различных районах Бразилии. Достаточно посмотреть на процессии паломников, чтобы увидеть их сходство: определенное число участников одеты в традиционные народные костюмы, несут национальные или региональные знамена, флаги своих профессий или ассоциаций, статуи своих святых, являющихся одновременно эмблемами клана или племени. Эти процессии выражают национальную, региональную или корпоративную принадлежность. Такой тип социальной связи упрочивает
сообщество, чего обычно не хватает государству и международным структурам, основанным на власти и законе, которые объединяют индивидов административным образом.
Итак, католическая церковь, с одной стороны, настаивает на универсализме своего вероучения, ритуала и морали, с другой — относится терпимо к народным верованиям, которые партикуляризуют ее вероучение и ритуалы в различных регионах. Аналогичное происходит в сферах ислама и других религий. В функционально дифференцированной социальной системе религиозная подсистема не занимает привилегированной позиции: она является такой же подсистемой, как и другие, и ей необходимо доказывать свою социетальную полезность услугами, которые она может оказывать другим подсистемам.
Сила религии состоит в ее способности мобилизовать массы, предлагая им символический материал, позволяющий преодолевать социальные различия, различия расы, среды, пола и т.д. Но в современных условиях распространения глобальных структур и ценностей религия должна определиться по отношению к ним. Исследования показывают, что местные религиозные ветви мировых религий, точнее, их организационные структуры, либо постепенно дезинтегрируются, либо, чтобы выжить, вынуждены приспосабливаться к нормам тех подсистем, в рамках которых они действуют (например, школы или больницы). Отсюда проистекают внутренняя функциональная рационализация, профессионализация кадров и почти полная замена религиозного персонала "штатскими" сотрудниками, отвечающими скорее необходимым критериям профессионализма и компетентности, чем веры. К тому же произошли генерализация коллективного сознания и замена типично католических норм "евангелическими", по сути, универсальными ценностями — солидарностью, социальной справедливостью, благополучием, гуманным отношением к человеку и т.п., короче говоря, ценностями социального персонализма. Высказывания большинства деятелей католицизма ясно отражают этот важный сдвиг.
Что касается НРД, претендующих на наднациональный характер, вроде Soka Gakkai, дианетики, то их подход иной. Их представители настаивают, что они знают способ, позволяющий их последователям стать личностями, наделенными мощной жизненной силой, творческим духом и глубоким спокойствием. Благодаря этой практике человек может стать сильным, ярким, глубоко чувствующим, верящим в себя, заботящимся и уважающим других людей. Изменив человека, НРД надеются изменить и общество. Поэтому они не находятся в противоречии с ценностями и нормами других подсистем, принимают их функциональную дифференциацию, а глобализация позволяет им легко распространять по миру их ресурсы.
Таким образом, если для традиционных религиозных институтов их социетальное проявление оказывается затрудненным, то их коммунитарное проявление, напротив, сохраняется. Последнее позволяет соединить религиозное с поддержанием собственной идентичности в отказе от униформизации и глобализации. "Народная" католическая религия позволяет выявить различным общностям их идентичность. Аналогичную роль играют православие в России, лютеранство в Скандинавии, англиканство в Англии и пресвитерианство в Шотландии. Их ритуалы выражают "принадлежность без веры" (a belonging without believing), т.е. скорее национальную, чем религиозную принадлежность.
В этих условиях возникает вопрос: не теряет ли религия полностью свою социетальную функцию? Автор считает, что современное мировое сообщество интегрируется священным этосом, не связанным с развитием какой-либо гражданской религии. Кроме того, глобализация и функциональная дифференциация сильно ограничивают достижения традиционных религий, у которых религиозная этика и контроль церковной иерархии сковывают адаптацию к ценностям и нормам других подсистем и возможности политического компромисса в поисках прагматических решений. Сосредотачиваясь на способах и принципах изменения личности, НРД описанного типа преодолевают эти ограничения. Большинство из них не развили социальной морали, которая бы ограничивала действия индивидов в других подсистемах. В то же время католическая церковь продолжает навязывать свое этическое видение другим подсистемам, не предлагая им ничего более, кроме самых общих этических ориентиров. В тех вопросах, где католическая церковь хочет оставаться конкретной, - например, вопросы семьи, сексуальности и жизни - сама аудитория воспринимает абстрактно и "вообще" проповедуемые ей этические принципы. Поэтому, если традиционные религии хотят сохранять этическую функцию в современных глобальных условиях, они должны ограничиться лишь проповедью наиболее общих принципов и предоставить индивидуумам заботу об их конкретизации на свой собственный лад и в соответствии со своим собственным опытом.
Л.П.Мордвинцева